Про то, как становятся индейскими колдунами (окончание)

[funny_smile]

Мы должны отвести еще большее место другому исклю­чительно ценному документу, вызывавшему до сих пор, ка­жется, интерес только у лингвистов: речь идет об отрывке из автобиографии туземца на языке квакиютль (район Ванкуве­ра в Канаде), записанном Францем Боасом, который сделал его подстрочный перевод [210, с. 1—41].

Квесалид (по крайней мере это имя он получил, когда стал колдуном) не верил в могущество колдунов (или, точнее, шаманов, поскольку этот термин больше подходит для опре­деления типа этой специфической деятельности в некоторых районах земного шара).
Побуждаемый любопытством, жела­нием раскрыть и разоблачить их обман, он начал бывать у них; это продолжалось до тех пор, пока один из шаманов не предложил ему войти в состав их группы, где он был бы по­священ в тайну и быстро стал бы одним из «своих».

Квесалид не заставил себя просить; в его рассказе дано подробное опи­сание первых уроков, им полученных.
Это была странная смесь пантомимы, ловкости рук и эмпирических познаний. Его обучали симулировать обмороки и нервные припадки, петь магические песни, а также технике вызывания у себя рвоты; он получил довольно точные понятия об аускультации (выслушивании) и акушерстве и научился использовать «ви­дящих», т. е. шпионов, обязанных подслушивать частные разговоры и тайно сообщать шаману некоторые сведения об источнике и симптомах болезней, которыми страдал тот или иной соплеменник.
Особенно важно было овладеть секретом одной из шаманских школ северо-западного побережья Ти­хого океана, т.е. научиться пользоваться пучком пушинок, .которые шаман прячет в углу рта; в нужный момент он, над­кусив язык или вызвав кровотечение из десен, выплевывает окровавленный комочек и торжественно преподносит его больному и присутствующим как болезнетворное тело, из­влеченное во время высасываний и прочих совершенных ша­маном манипуляций.

Утвердившись в своих наихудших подозрениях, Квесалид решил продолжить расследование, но он уже не был свободен: его обучение у шаманов получило широкую огласку. Из-за этого его однажды пригласили в семью одного больного, мечтавшего о нем как о спасителе.
Это первое лечение (по его словам, безвозмездное как в данном, так и в прочих слу­чаях, поскольку он не закончил полагающегося четырехлет­него обучения) имело громкий успех.

Однако, несмотря на то что после этого за ним утвердилась слава «великого шамана», Квесалид не меняет своего критического отношения к проис­ходящему; он объясняет свой успех психологическими при­чинами, тем, «что больной твердо верил сну, в котором он меня видел».
По его собственным словам, ему пришлось «призадуматься и поразмыслить»; это более сложное пережи­вание поставило его перед лицом нескольких разновидностей «лжесверхъестественного» и привело к выводу, что некоторые из них оказываются менее ложными, чем другие. К пер­вым, разумеется, относятся те, к которым он проявлял боль­ший личный интерес и которые вписывались в систему, на­чинавшую исподволь складываться в его сознании.

Во время посещения соседнего племени коскимо Квеса­лид присутствует при исцелении, совершаемом его знаменитыми иноплеменными коллегами; к большому своему изум­лению, он обнаруживает разницу в приемах: вместо того чтобы выплевывать болезнь в виде кровоточащего червячка, изготовленного из спрятанного во рту пуха, шаманы коскимо довольствуются тем, что отхаркивают в руку немного слюны и осмеливаются утверждать, что это и есть «болезнь».
Чего же стоит этот метод? Какой теории он соответствует?

Для того чтобы выяснить, действительно ли есть сила у этих шаманов и в чем она заключена или они только притворяются, что они шаманы, как и его соотечественники, Квесалид предлагает и получает разрешение применить свой метод, поскольку пред­шествовавшее лечение оказалось неэффективным; в резуль­тате больная объявляет себя выздоровевшей.

И вот впервые наш герой заколебался. Как бы мало он ни питал до сих пор иллюзий относительно своих приемов, он обнаружил еще более лживые и мистификаторские, еще бо­лее бесчестные приемы. Ведь он по крайней мере дает хоть что-то своему клиенту: он предлагает ему болезнь в нагляд­ной и осязаемой форме, в то время как его иноплеменные коллеги совсем ничего не показывают и только утверждают, что поймали болезнь. И его метод достигает результатов, а тот — нет.

Таким образом, наш герой сталкивается с пробле­мой, которая, может быть, несколько аналогична проблеме, возникающей по мере развития современной науки.
Имеют­ся две системы. Известно, что обе неадекватны. Но логика и эксперимент показывают, что их различие значимо.
В какой системе отсчета их можно сравнивать?
С точки зрения соот­ношения с фактами, где они неразличимы, или в своих соб­ственных системах, где они имеют, теоретически и практи­чески, различную ценность?

В это же время «посрамленные» шаманы коскимо, поте­ряв доверие своих соплеменников, тоже погрузились в сомнения: их коллега предъявил в виде материально существу­ющего предмета болезнь, которой они всегда приписывали духовную природу и которую никогда не собирались претво­рять в нечто видимое.

Они посылают к нему гонца с пригла­шением на тайное совещание в одной пещере.
Квесалид яв­ляется туда, и его иноплеменные коллеги излагают ему свою систему: «Каждая болезнь — это человек: фурункулы и опу­холи, зуд и короста, прыщи и кашель, истощение и золотуха, а также сжатие мочевого пузыря и боли в желудке... Как толь­ко нам удается поймать душу болезни, которая есть человек, болезнь, которая есть человек, умирает, ее тело исчезает в наших внутренностях».
Если эта теория правильна, то что же показывать? И по какой причине при действиях Квесалида «болезнь прилипает к его руке»?

Однако Квесалид ссылается на профессиональные законы, запрещающие ему заниматься обучением до истечения срока четырехлетней практики, и он отказывается говорить.
Он продолжает стоять на своем и когда шаманы коскимо подсылают к нему своих дочерей, считающихся девственницами, для того чтобы его соблазнить и вырвать у него его тайну.

Между тем Квесалид возвращается в свою деревню Форт Руперт и узнает, что самый знаменитый шаман соседнего клана, обеспокоенный его возрастающим авторитетом, выра­зил недоверие всем своим коллегам и пригласил их помериться с ним силами во врачевании нескольких больных.

Прибыв на условленное место, Квесалид присутствует на не­скольких «сеансах» лечения, которые дает его старший кол­лега, однако тот, так же как и коскимо, не демонстрирует бо­лезнь. Он просто изображает, что прячет невидимый пред­ает, «который он называет болезнью», то в свой сделанный из коры головной убор, то в свою ритуальную погремушку, вырезанную в форме птицы.
«Сила болезни, которая впива­ется» в опорные столбы дома или в руку знахаря, заставляет эти предметы свободно парить в воздухе. Разыгрывается обычный спектакль.

Квесалида просят попытаться исцелить больного в случаях, сочтенных его предшественником безна­дежными, и он одерживает победу, пользуясь своим приемом извлечения окровавленного червячка.

Здесь начинается поистине патетическая часть нашего рассказа.

Исполненный стыда и отчаяния от того, что он по­терял доверие соплеменников и его терапевтическая система потерпела крах, старый шаман посылает к Квесалиду свою дочь в качестве посредника, прося назначить ему свидание.
Тот находит шамана сидящим у подножия дерева; старик об­ращается к нему со следующими словами: «Мы не собираем­ся говорить здесь друг другу плохое, мне только хотелось бы, друг, чтобы ты попытался спасти мою жизнь для меня, дабы я не умер от стыда, потому что стал посмешищем нашего наро­да из-за того, что ты сделал последней ночью. Я прошу тебя сжалиться и сказать мне, что было приклеено к ладони твоей руки той ночью. Это действительно болезнь или это была только выдумка? Я прошу тебя сжалиться и сказать мне, как ты это сделал, чтобы я мог подражать тебе. Друг, пожалей меня».

Квесалид сначала слушает молча, а потом требует объ­яснить, действительно ли головной убор и погремушка обла­дают магической силой.
Шаман показывает ему острие, спря­танное в головном уборе, которое позволяет прикалывать его правым углом к столбу хижины, а также способ, которым он закрепляет головку своей погремушки между пальцами, чтобы создать впечатление, что птица держится клювом за его руку.
Сам он, разумеется, только лжет и занимается наду­вательством; он притворяется шаманом ради материальной выгоды, из «алчности, питаемой к богатствам больных».
Он хорошо знает, что не может ловить души, «так как у каждого из нас своя душа», поэтому он использует животное сало и утверждает, «что эта белая штука на руке — душа».
Дочь при­соединяется к мольбам отца: «Пожалей его, чтобы он смог жить дальше». Но Квесалид по-прежнему молчит.

После этого трагического свидания старый шаман «с болью в серд­це» той же ночью исчезает вместе со всеми своими близкими, чем заставил всю общину бояться, не начнет ли он мстить за себя.
Однако опасения не оправдались: он вернулся через год. Он и его дочь сошли с ума. Спустя три года он умер.

А Квесалид продолжал свою карьеру, держа в тайне свои секреты, разоблачая обманщиков и презирая свою профессию: «Лишь один раз я видел шамана, лечившего больных высасыванием; и я не смог выяснить, был он настоящим ша­маном или обманщиком. Я думаю, что он был шаманом толь­ко потому, что не позволял платить ему тем, кого он вылечил. И действительно, я ни разу не видел, чтобы он смеялся».

Первоначальная позиция явно изменилась: радикальный не­гативизм вольнодумца уступил место более богатой гамме чувств.
Существуют настоящие шаманы. А он сам?
В конце рассказа об этом не говорится, однако ясно, что он созна­тельно занимается своим ремеслом, что он гордится своими успехами и что он вступает в единоборство с остальными школами, защищая свой прием извлечения окровавленного комочка пуха, совсем, видимо, забыв о том, что это всего лишь трюк, над которым он сам вначале так насмехался.

---------------------
210. Boas F. The Religion of the Kwakiult Indians. P.1-2. N.Y., 1930 (Columbia Univversity Contribution to Anthropology. # 10). [P.1-Text; P.2-Translation].


По-моему, потрясающие истории. Особенно вторая.